Владимир Тодрес — один из преподавателей Летней школы «Марабу» «Бизнес, экономика, финансы» для подростков 14 - 17 лет, которые планируют свою карьеру в этих областях. При этом сам Владимир стал заниматься финансами уже в зрелом возрасте. С этого мы и начали разговор.

Владимир, вы долго работали журналистом ведущих изданий, а потом: раз — и стали директором в банке. Это удивительный карьерный поворот.

Сначала я окончил химфак МГУ — в то время, когда было возможно в принципе все, потому что ничего не оставалось: традиционные жизненные пути разваливались вместе с окружающим миром; кругом разлетались осколки, мы их подбирали. Мне всегда было интересно разговаривать с людьми и писать об этом — я стал заниматься журналистикой, еще учась на химфаке и в аспирантуре, после чего ушел в журналистику совсем. И в какой-то момент, кстати говоря, получил второе высшее, окончив вечернее отделение журфака. Работал в Bloomberg, был корреспондентом в Москве, потом в Лондоне, а затем уже вернулся шефом бюро в Москву.

С каждой своей журналистской работой все больше и больше окунался в экономику и финансы и в какой-то момент понял, что мне надоело про это писать — я хочу участвовать в этом сам. Тогда я получил MBA в бизнес-школе Оксфордского университета.

А сколько вам было лет в этот момент?

Это больной вопрос: я окончил бизнес-школу, когда мне было сорок.

Почему больной? Это ведь очень оптимистическая история — что в сорок лет можно взять и все поменять.

Утверждение, что с каждым годом возможности не сужаются — это миф, конечно, они сужаются. Я занимаюсь тем, что называется private banking — управление частным капиталом, но в бизнес-школу шел немножко для другого: мне было интересно заниматься анализом компаний, но оказалось, что все определено возрастными рамками. Люди, которые хотят идти работать в investment banking, должны это делать в молодости, когда они в силах приходить на работу в семь утра и уходить в три часа ночи или не уходить вообще. И так лет пять.

Но вы же сделали карьеру? Что тогда достается тем, кто находится за возрастными ограничениями?

Работа не с институциональными клиентами, а с частными: с семьями, с богатыми людьми, заниматься их собственными капиталами. Здесь кроме образования и, скажем, общего понимания того, что происходит на рынке, важен жизненный опыт, важны седины, социальная близость, которая тоже, в общем, возрастная, поколенческая. Вот эта дорога, да, конечно, остается открытой. Дорога инвестирования своих денег определяется тем, есть ли у вас деньги или нет. Та дорога, которую мы видим в фильмах про волков с Уолл-стрит — она реально для гораздо более молодых.

Получается, что если подросток хочет идти в финансы, то надо сразу определяться, чем именно заниматься; это не та профессия, где можно десять лет подумать, поучиться филологии, потом еще чему-нибудь, а надо сразу копать в одном направлении?

Не будем все-таки радикализировать. Я пошел учиться, когда мне было почти 39 лет, и в Оксфорд именно потому, что в Америке такие программы двухгодичные, а в Англии — годичные. Конечно, я бы предпочел Чикаго или там Массачусетс, но у меня не было двух лет. Когда вам 39 и вы оканчиваете в 40 или в 41 — это громадная разница; когда вы идете учиться в 30, то неважно, окончите вы в 31 или 32.

Это не значит, что в 18 надо срочно бежать и строить карьеру. Хорошо получить естественное или точно-научное образование бакалавра, да просто нормальную специальность, которая ставит мозги на место в смысле способа мышления, а потом переходить в финансы. Просто не обязательно ждать сорока лет; моя карьера в финансах была бы успешнее, если бы я этот переход сделал в 32. Но вот я его не сделал и доволен своей жизнью, мне было интересно в журналистике.

Вы не первый человек среди наших преподавателей, который говорит, что естественно-научное образование — это важно. Правда, что химия — одна из главных наук?

Я думаю, что естественно-научное образование в первую очередь задает некую несущую структуру мышления, framework по-английски. При этом, глядя на нынешнюю гуманитарную программу вузов, я с радостью замечаю в ней элементы естественного образования: на психфаке занимаются статистикой, а на филфаке — структурной лингвистикой, то есть математикой.

Что касается химии, то это фундаментальный предмет. Как говорил мой папа, в основе каждой неправильной человеческой мысли лежит неправильно сформированная молекула. И я думаю, что, например, Елена Гельфанд на своих курсах в «Марабу» про это тоже рассказывает: что человек в большой степени задается генетикой, а генетика, в свою очередь, в большой степени задается биохимией.

Значит, вы не жалеете, что сначала изучали химию?

Лишнего знания не бывает. Я никогда не учил математику нормально и, в общем, плохо ее знаю, если сравнить меня с Антоном Табахом или с основателем лагеря Сергеем Кузнецовым, который матшкольник и физхимик. При этом я встречаю на своем пути гуманитариев, у которых есть системное мышление, особенно когда они историки. У многих из них есть системное мышление, которое меня пугает, и они — юристы. Юристы в бизнесе очень востребованы: у них свой подход, с ними иногда полезно, иногда трудно. На стыке психологии и экономики есть люди, которые занимаются поведенческими финансами — это требует, скажем, семестрового изучения статистики, но не требует бакалавриата в математике. Поэтому шанс всегда есть у каждого.

А не бывает так, что считает кто-то другой, а второй просто делает выводы?

Это вопрос о том, зачем учить чему-то фундаментальному современных детей, когда они все могут спросить у Google. Нужно правильно поставить вопрос, и если ты совсем не представляешь, как считать, то ты не очень справишься с выводами. Как писал Роберт Шекли: «Чтобы правильно поставить вопрос, надо знать большую часть ответа».

Раз мы заговорили про то, как учить детей, расскажите, что будет на вашем курсе в «Марабу»?

Это будет курс про оценку рисков. Мы разберем некоторые теоретические концепции и кейсы на их основе. Я хотел бы показать, что все, что мы делаем, работая на рынке, — это то, что инстинктивно всегда делает любой человек. Это как мольеровский Журден, который всю жизнь говорил прозой, но сам этого не знал. Если бы его научили стилистике, он бы не только прекрасно заговорил, но даже и начал писать.

Когда вы смотрите на бизнес-проект, вы находитесь в состоянии оценки, пытаетесь понять, какую цену готовы заплатить за то или другое; ту доходность, ради которой готовы влезать в какое-то предприятие своими деньгами. Вы оцениваете шансы на успех — ну и на неуспех. У всех нас есть инстинктивные механизмы для этого, но если их разложить по полкам, в формализованном виде они становятся понятнее, и тогда больше шансов не упустить важное.

Когда вы идете за покупками, то обычно знаете, что вам нужно, но со списком этот поход будет эффективнее: обидно вернуться домой и обнаружить, что забыл купить туалетную бумагу.

Наши курсы с другими преподавателями будут взаимосвязаны. И когда Александр Дешковский расскажет, что доллар завтра — это не то же самое, что доллар послезавтра, мой вопрос будет: «Почему для вас доллар послезавтра именно на столько дешевле, чем доллар сегодня?»

В итоге, грубо говоря, я хотел бы, чтобы подросток, когда к нему придет приятель и скажет: «Сейчас вот мы с тобой замутим историю, и послезавтра ты получишь Х денег», после некоторого размышления ответил: «Окей, вот для этого доллара послезавтра в этот конкретный проект конкретно тебе я, пожалуй, дам 60 центов. А если ты привлечешь знакомого N — то, может, дам даже 80. Но если, не дай бог, ты придешь ко мне с нашим знакомым NN, то 30 центов — красная цена».